Дева и Змей - Страница 95

— Не надо, риалта, я — лишь тезка дьявола. Тебе придется признать, что это Он — твой создатель, и Он вдохнул в тебя душу, а фийн диу, Белый бог, лишь присвоил чужое творение… Это страшно, но…

Но она не испугалась.

Давно и далеко…

В дьяволе не было ничего пугающего. Враг человеческий, он сам походил на человека, и смотрел без гнева и без презрения, и не чувствовал в нем Наэйр ни намека на гордыню, сравнимую, как говорят, разве что с божественным величием.

Поэтому принц скорее удивлялся, чем боялся, когда отрекся от Господа, от Света и Спасения, когда признал Творцом своим и единственным господином того, кого дед называл Сыном Утра. Удивлялся тому, как вышло, что именно это существо, столь похожее на человека, стало первым и главным противником Бога. “Белого бога”, отныне и навсегда — только так.

— Я вижу, тобой двигают самые благие намерения, — усмехнулся Враг, выслушав Наэйра, — почему-то именно они приводят сюда чаще всего.

“Сюда” означало — в Ифэрэнн, в преисподнюю, оплот ужаса и мрака… да, ужаса и мрака, воплощением которых суждено было теперь стать принцу Наэйру.

— Я могу сказать тебе, Змей, — Враг, надо было отдать ему должное, не восседал гордо на черном престоле, или на чем он там должен восседать, символизируя и внушая, а стоял напротив Наэйра, словно стремился показать, что спеси и чванству предпочитает строгую демократичность, — я могу сказать тебе, что ты ничего не потерял, кроме сказок о Спасении. И признавая меня создателем, с полным правом можешь сделать это искренне, не боясь ошибиться. Я ведь действительно создал вас, я придумал Смерть и я отковал Санкрист. Но ты же не поверишь. А мне, Змей, не нужен Представляющий Силу, который начинает свое правление с лживой присяги и таит в сердце ненависть к тому, кому клянется быть верным.

— Ложь и злоба — были лиилдур моего деда, — напомнил Наэйр. — Ищи честность и доброту среди Полуденных народов. Я таков, какой есть, и я тебе нужен.

— Еще и смельчак, ко всему прочему, — вскользь отметил Враг. — Что ж, Змей, я знаю, что ты хочешь услышать.

Он улыбнулся, и в улыбке не было уже ничего человеческого. А потом прозвучало Слово.

Наэйр услышал его и оглох, увидел и ослеп, и упал на колени, раздавленный силой, превосходящей все, что он мог себе вообразить, и дух его взлетел вдохновленный этой чудовищной мощью. Слово разрушило реальности и создало их заново, в Слове был космос, в Слове была вселенная, и Наэйр, глухой и слепой, слышал и видел все — видел живое за всем неживым, видел разумы, направляющие все происходящее, видел, как трепещет сущее от воль, сознаний и душ. Он видел Бога. И он потянулся к Нему, трепеща и ликуя, сгорая в невыносимом сиянии Его света, и готов был гореть так вечность. Ведь и вечность была перед ним сейчас, вся на протянутых к нему руках Творца.

— Гордый Змей, — ладонь Светоносного гладила шелковистые перья крыльев, — теперь ты веришь мне? Веришь. Перед врагом ты не склонил бы колени. Твой дед мог лгать мне и ненавидеть меня, твой отец может это, но от тебя, мой Змей, я не приму ненависти и лжи. Смирись с этим, как смирился с тем, что ты — иной, даже для своей семьи — особенный. Прими это. Гордись тем, что мне нужна, необходима твоя любовь и искренняя верность.

— Но как же так? — Наэйр открыл глаза. Сын Утра стоял рядом с ним на коленях, ласково перебирая пальцами сверкающие перья. — Почему так? Это… то, что ты сказал… оно было в Начале.

— Оно есть.

Теперь за человеческим обликом Наэйр видел суть Того, Кто говорил с ним, видел свет, и не понимал, почему этот свет до сих пор не испепелил его.

— Оно есть, — задумчиво повторил Сын Утра, — у меня странное чувство, Змей: я впервые говорю с ребенком, и это очень… непривычно.

— Я не ребенок.

— Да, конечно. Но твоему телу еще не исполнилось и пятнадцати лет, а твой дух… — короткая улыбка, — прости, но и в душе тебе те же четырнадцать. Просто ты очень много знаешь для своих лет. Возможно, мне тоже следовало создать Сына, чтобы научиться разговаривать с детьми. Давай сядем, — он приглашающе кивнул на невысокие кресла, — возможно, так мне будет проще. Мы хотя бы станем одного роста.

Что ж, Сын Утра стремился смягчить им же произведенный эффект, и Наэйр был бы признателен за это, если бы не меркли все чувства перед безграничной и чистой радостью: он искал и нашел Бога.

— Ты знаешь, что вселенная была создана за шесть дней, — медленно начал его собеседник, — забудь об этом. Я могу предположить, что Святой Дух намеренно исказил истину, когда диктовал Книгу, но скажу, что люди на Земле неверно поняли послание. Вселенная не создана до сих пор. Акт Творения не закончен, потому что созидание — наша суть. И даже смерть и разрушение — неотъемлемые и обязательные составляющие этого бесконечного процесса, — он задумчиво смотрел на принца. — Еще ты знаешь, что Бог един, и любое имя его из тех, которые осмеливаются произносить люди, означает именно это. Возможно, будет лучше, если ты и дальше будешь так думать… да, так было бы проще. Но, Змей, мы — не две стороны одной силы, мы не едины в двух… то есть, в четырех лицах, я не часть Адонаи, а он — не часть меня. У нас разные цели, у нас множество миров, но борьба — одна на двоих. Друг с другом. Он борется за власть, я — за себя, мы оба творим, потому что не можем иначе. И его люди называют Богом богов, а меня — Врагом. Но многие другие смертные разумеют под Творцом меня, а его, напротив, воспринимают, как силу враждебную и насквозь лживую. Правы и те, и другие. И ты сделал свой выбор. Я не думаю, что теперь ты будешь много разговаривать со смертными, однако, если придется, прошу тебя, не перепутай, с кем нужно славить сатану, с кем — Сына Утра, а кому подтверждать славу и величие фийн диу, Белого бога. Серафим моего престола… — он усмехнулся, — твой дед говорил тебе, что ты одной крови с ангелами?