Дева и Змей - Страница 89

— Спасибо, — с чувством произнес Курт.

— Пожалуйста. Как продвигается изучение каббалы?

— Тяжело.

— Я так и знал. Всего доброго, Курт.

“Элис сбежала не от вас…” А от кого же? И почему?

Но если при посещении ее пустого дома, Курт недобрым словом поминал Драхена, то уже на следующий день он засомневался. Мать сказала, что это Змей взял Элис и увел, просто взял и увел, а она ушла с ним. Матери Курт верил, но увел Драхен Элис потому, что задумал недоброе, или — наоборот, потому что из каких-то неведомых Курту соображений решил, что так для нее будет лучше, вот на этот вопрос ответа не было.

Во многих знаниях многие печали. Не о воплощенном Зле читал Курт в тетрадях Лихтенштейна. Словно между строчек, отмахиваясь против воли от печальных рассуждений рабби, разворачивал он, как свиток, историю молодого княжича — рыцарский роман, где поровну было благородства и жестокости, наивности и свирепой нечеловеческой мудрости, мужества, отчаянного, самозабвенного, и спокойной готовности к самопожертвованию. Христианин или слуга сатаны — для рабби Исаака, за спиной у Змея проводившего исторические изыскания, эти понятия были почти равнозначными. Для Курта же, сила, носящая имя Драхен, естественно и легко становилась человеком. Ну, пусть не совсем человеком, тем больше сочувствия вызывал Крылатый Змей. Нет, не жалости — куда уж его жалеть, тут себя жалеть впору, что по соседству жить довелось — а сочувствия, иначе говоря, сопереживания. Уж во всяком случае, в одном Драхен был на голову выше Курта Гюнхельда: он когда-то не отказался от власти, без колебаний отдав свободу и душу за сомнительную честь встать во главе разнообразной и злобной нечисти. Просто потому, что без него было бы хуже.

Это, пожалуй, было самым главным в исследовании рабби Исаака. Курт знал, как, впрочем, знали и все курсанты академии, что в кругах специалистов до сих пор не выработано четкой позиции по вопросам персонификации стихий и Сил. С одной стороны, глупо отрицать: предки знали, что делали, наделяя разнообразных богов личностью и яркими особенностями характера. С другой — где они, эти боги? Что сталось с ними, после того, как мир доверился трем основным современным религиям? И еще немаловажный момент, о котором, правда, не принято было говорить вслух даже в своей компании: персонификация таких понятий, как Добро или Зло, слишком близка была к персонификации, собственно, Бога. Которого, как бы, и нет. Если могут быть личностями непостижимые и противоречивые движения человеческой души, почему не быть личностью Творцу? Точнее, почему бы Ему не быть?

А в десятке толстых тетрадей подробно, со сносками в тех местах, где достоверность полученной информации вызывала у достойного рабби сомнения, и деликатность не позволяла прямо спросить уточнений у Змея, прослеживался обратный путь. Не Сила становилась личностью, под влиянием суеверий поддаваясь формирующему воздействию коллективного сознания, а человек, живой и настоящий, становился Силой. И отчаянно удерживал себя от распада, и очень близко видел грань, за которой он станет всем, перестав быть собой.

Совсем другое дело. Совсем другая точка зрения. И перспективы, соответственно, другие.

Спорили об этом много. До хрипоты ругались, порой ссорились, отстаивая свою точку зрения. Смешно, конечно, но даже в этот Новый год, в общаге, встретив праздник и распив под бой курантов шампанское, уже через полчаса сцепились: что, все-таки, лучше, пользоваться стандартными формулами, подвигая стихии на заранее известные действия, или работать с личностью при помощи психологии и доброй воли.

Разумеется, спорили теоретически. Но даже теория, когда дело касается материй тонких, оборачивается практикой совершенно неожиданно. Особенно, если в новогоднюю ночь беса поминать.

О чем, собственно, и поставил в известность явившийся на спор, нет, не бес, конечно — оперотряд из старшекурсников. Уж лучше бы бес, честное слово. Такие имена в разговоре зацепили, что аукнулось всему общежитию, а в микрорайоне свет погас. На следующий же день всю компанию вызвали в ректорат, — и ведь выходной был, а не поленилась дисциплинарная комиссия всем составом собраться.

— Уж от вас, Гюнхельд, я подобного слабоумия никак не ожидал, — подвел итог ректор.

Раздали всем наряды по уборке лабораторий и отпустили.

Возвращаясь же к теме, Курт в спорах придерживался первой позиции, то есть считал, что полагаться на добрую волю стихий или нечисти в высшей степени неразумно. Вся человеческая история учит, что разного рода жертвоприношения и прочие попытки договориться или умилостивить тех, кто стоит за, казалось бы, естественными, природными явлениями — меры временные. В лучшем случае, их хватает на несколько лет, чаще же подкреплять договора жертвами приходится каждый сезон, если не ежедневно. Драхен не лгал, когда говорил, что фейри — если использовать вместо привычных по академии терминов его определение — враждебны людям по самой своей природе. И как бы ни был умен человек, фейри, пусть стократ менее разумные, намного хитрее, изворотливее. А хитрость и коварство, к сожалению, часто берут верх над разумом.

Даже вода и огонь, без которых немыслимо существование человечества, двуличны и жестоки. И персонифицируя их, можно прийти к выводам крайне неутешительным.

Огонь — тепло и свет, стихия, по преданиям сошедшая к людям прямо с небес, делит свою власть с могущественной и такой же вольной водой. По воде, следуя за реками, переплывая моря, человечество заселило землю. Огонь помог людям стать людьми и прочно закрепиться на отвоеванных у дикой природы территориях.