Дева и Змей - Страница 46

Потом, позже, уже с другими учителями, княжич Михаил постигал глубину и пугающую красоту христианства, и даже разум фейри, живой и гибкий, не признающий никаких законов, но знающий множество их, не в состоянии был понять, что же такое Бог. Зато принц смог принять Господа, всем сердцем, всей душой, благодаря Его за то, что не-человеку, нечистому, позволено было причаститься таинств, за то, что Бог дал ему бессмертную душу и удостоит когда-нибудь Царствия Небесного.

А тогда, на уроках монаха Лайоша, он понял то, что должен был понять по замыслу отца: жизнь его — подарок Бога, она в руках Господа, и только Он волен решать, когда и как ему умереть. А все, что может Мико, это непрестанно благодарить Небесного Отца за то, что получил от Него драгоценный дар. Все, что создано Богом — прекрасно и удивительно.

С этой мыслью, каждый день, каждый час своего существования находя ей все новые подтверждения в бесконечно удивительном мире, Мико жил, пока не исполнилось ему тринадцать.

В ту осень отец впервые взял его на войну.

Письмо, а точнее, коротенькая записка Курта была адресована его бывшему однокласснику, Георгу Эйнеру, родившемуся в Германии и выросшему в СССР.

В их школе, копии Интернационала в миниатюре, вообще хватало учеников со сложными судьбами, но Георг Фридрих Эйнер своим положением выделялся даже на этом фоне.

Он был единственным сыном нынешнего кайзера, наследником престола. И ему едва исполнилось семь, когда отец отправил их с матерью в Москву. Так было безопаснее. Германские спецслужбы в те годы, шесть лет спустя после войны, с трудом обеспечивали безопасность нового кайзера, жену же его и сына взял под охрану могущественный друг и сосед Германии.

Разумеется, пока Георг учился, ни Курт, ни другие одноклассники не подозревали о том, кто он на самом деле — спортсмен, сорвиголова и круглый отличник Жорка Эйнер, — не знали даже его настоящего имени. И никому, кроме Курта — самого близкого друга — он так ничего и не рассказал. А Курту рассказал. На выпускном. Весь класс собирался неделю после бала провести на турбазе. Они ведь в последний раз выезжали туда вместе, прекрасно понимая, что дальше жизнь разбросает всех по разным краям. Родным, но таким далеким от Москвы, вообще от России. А Георгу предстояло возвращение в Берлин. Так было заведено у них в семье: быть дома с первого дня каникул до последнего. Дома — это не под присмотром отца, а просто — в Германии.

Семь лет назад… За это время много чего случилось, и у Георга, и у Курта, много раз привычный ход вещей нарушался, жизнь, как поезд на стрелке, сворачивала на новую колею. У Георга — непрерывная учеба. У Курта — армия. У Георга — не сложившаяся любовь. У Курта — поступление в академию на очень необычный факультет. У Георга — пуля в правом плече (результат неудавшегося покушения террористов), и страшно подумать, что будет, когда из принца он станет кайзером. У Курта — поездки на молодежные стройки, комсомольская работа, одна за другой ни к чему не обязывающие влюбленности…

Но адрес, о котором договорились еще тогда, на выпускном вечере, все семь лет оставался неизменным. Письма на имя “Эйнер” находили адресата, и Курт всегда получал ответ.

Как выяснилось, почтамта в Ауфбе не было, не было даже почтового ящика в гостинице. Горожане связей с внешним миром не поддерживали, а господа Гюнхельды, как объяснила фрау Цовель, изыскивали какие-то свои методы для отправки и получения корреспонденции. Они частенько уезжали за пределы Ауфбе по делам, своим или городским, а где-то там, дальше по шоссе, наверняка можно было отыскать почтовое отделение.

Курт с Элис так и поступили.

И отыскали.

Совсем недалеко, в соседнем городке под названием Бернау. Там же, разумеется, был и телефон.

Сверясь с рекламной открыткой “Уютной кухни”, Курт набрал номер. И сразу — без гудков, без щелканья коммутаторов и обязательного шипения в трубке — веселый голос спросил:

— Сеньор Гюнхельд? Вам нужны доказательства того, что некая юная сеньорита была сегодня гостьей в моем ресторане? Зачем? Ведь вы и так знаете, что это правда? Впрочем, если угодно…

Связь оборвалась. И одновременно изменилось изображение на открытке. Теперь в пальцах Курта была фотография: просторный чистый двор, яркое солнце, фонтан — белый ангел, льющий воду из белого кувшина. И Элис, изумленно внимающая Драхену. Зеленые глаза в пол-лица, недоверчивая улыбка, легкий ветер тревожит и без того растрепанные волосы.

Что? Как?!

— Ой, — сказала Элис, — оно двигается.

“Оно” двигалось. Сдержанно жестикулировали, беседуя о каких-то своих делах, трое мужчин в чалмах. Играло солнце в льющейся из мраморного горлышка струйке воды. Чуть заметно улыбался, глядя на Элис, черноглазый красавец.

Змей-под-Холмом.

— Боже, я ужасно выгляжу!

Элис оторвалась от картинки, поспешно пригладила волосы, и принялась рыться в сумочке, в поисках расчески.

— Да, кстати, Курт, — она, как в зеркало, заглянула в стеклянную дверцу телефонной кабины, — а плащ ведь остался у меня. Невилл сказал, это подарок. Сказал, что он может пригодиться.

“Мангуст — Факиру

Секретно

Дочь утверждает, что Объект обладает пророческим и ясновидческим даром. Он рассказал ей многое из прошлого и сделал несколько замечаний касательно ближайшего будущего. В частности, предсказал скорое убийство в Лос-Анджелесе одного из сенаторов. Вполне возможно, что дело не в умении предвидеть, а в связи Объекта с какой-то американской или международной структурой. Полный перечень совершенных предсказаний в приложении”.