Дева и Змей - Страница 127

127

А Вильгельм и рад был бы проведать прекрасную американку в ее добровольном узилище, но не до девушек ему было. Совсем. Капитан увел Курта подальше от работающих людей, в глубину парка, где не было лишних ушей, а если верить Элис, вообще ничего живого, и спросил:

— Может быть так, что отсюда происходящее в Тварном мире видится иначе?

— Объясни.

Курт еще не понял, в чем дело, но тревожно стало. Так, словно к динамикам в парке, из которых лились псалмы, подключили инфразвуковой излучатель. А тут еще начали бить колокола. Ничего себе — уже так поздно?

— Постовых на повороте не меняли сутки. И со вчерашнего вечера они ни разу не пошевелились… — Вильгельм вздохнул и стал рассказывать со всеми подробностями.

На странную неподвижность патрульных он обратил внимание еще вчера вечером, во время бури. Показалось, будто мигалка на крыше полицейской машины не работает. Она была включена, но словно бы застыла, как на фотографии. Однако тогда Вильгельм списал это на, мягко говоря, плохое освещение. Когда все вокруг каждое мгновение вспыхивает разными цветами, трудно разобрать, что происходит в полукилометре. Поэтому окончательно фон Нарбэ уверился в своей правоте, когда буря утихла и стало темно. Мигалка светилась ровным и мертвенным синим цветом. Разглядывая автомобиль в бинокль со встроенным ПНВ, капитан отметил, что оба полицейских, похоже, крепко спят. Шоссе, однако, было пустынным в обе стороны, насколько хватало взгляда, а следить за тем, чтобы полиция выполняла должностные инструкции в полномочия Вильгельма фон Нарбэ никак не входило.

А вот утром он первым делом, сразу, как только встал с постели…

“Даже не побрившись, — усмехнулся про себя Курт, — готов для дела на любые жертвы…”

…снова взглянул на шоссе в бинокль. Автомобиль был тот же самый, мигалка все так же не мигала, и полицейские сидели в тех же позах. Самое неприятное то, что глаза у них были открыты. Или столбняк хватил обоих, или смерть, причем такая, что тела сразу закостенели в позах отнюдь не расслабленных. А неподалеку от полицейской машины застыл, выворачивая с проселка на шоссе фургончик с эмблемой мясокомбината Ауфбе. Кузов его закрывал кабину, и разглядеть водителя было невозможно, но этого и не требовалось, чтобы понять, что дело нечисто.

Тут уж выбирать не приходилось, и Вильгельм, пожалев о том, что лишен автомобиля, отправился к шоссе. Необходимо было выяснить, что произошло, и связаться с полицией либо из машины, либо, если с рацией тоже что-то случилось — из гостиницы, по телефону.

— Только не дошел я туда, — светлые глаза снизу вверх заглянули в лицо Курта, — и не могу объяснить почему. Такое впечатление, что эти полкилометра вытянулись в бесконечность. Гостиница не отдалялась, а шоссе не становилось ближе. Через час я бросил заниматься ерундой и вернулся в “Дюжину грешников”.

— Быстро соображаешь, — одобрил Курт, — а телефон в гостинице, конечно, не работает?

— Торопишься, — в тон ему ответил Вильгельм, — телефон работает, только трубку не берет никто, даже в… даже там, где такого просто не может быть. Мне необходимо вернуться в Берлин. Хотя, конечно, — капитан поморщился, — я предпочел бы узнать, что в канун полнолуния здесь всегда так бывает.

— Ну, так пойдем и спросим. Кстати, а что ты делал весь день? Ну, час ушел на прогулку до шоссе, положим еще час на попытки дозвониться и время, чтобы меня найти, но вечер уже. Солнце за холмом.

— Тебя найти оказалось весьма непросто, — прохладно сообщил фон Нарбэ, — ни твой дядюшка-пастор и вообще никто не мог сказать, где ты.

— То есть, как это?

— А твоя почтенная матушка убеждала меня дождаться твоего возвращения в вашем доме. Советовала никуда не ходить и ни с кем не разговаривать. Ты уверен, что нам стоит спрашивать местных о чем бы то ни было?

— А что ты предлагаешь?.. — Курт додумался раньше, чем услышал ответ: — Идем к Элис. В смысле, в дом Хегелей. Попробуем поговорить с бубахом. А потом я все-таки спрошу дорогого дядю, что тут происходит.

— Мы не пойдем, а поедем, — сказал Вильгельм не допускающим возражений тоном. — Сейчас все соберутся в церквях, на улицах станет свободно. И еще, Курт, мне очень не нравится то, что последними людьми, исчезнувшими на участке дороги между Бернау и Зеперником, оказались мы с Элис.

— Георг знает, где ты?

— Да.

— Будем надеяться, что вы слишком большие шишки, чтобы… с вами что-нибудь случилось.

— Чтобы с нами что-нибудь сделали. Будем надеяться. Нужно найти Элис.

— Сначала бубах. Он может знать, что происходит. А Элис мы без пастора не найдем, окончания службы ждать надо.

— Собор можно обыскать, не дожидаясь, пока служба закончится. Дать кому-нибудь в зубы — нам сами все расскажут и покажут.

— С ума сошел?! Оставь свои феодальные замашки, здесь тебе не Нарбэ!

“Победа” с визгом затормозила у ворот дома номер шестьдесят пять. Ворота были заперты, калитка — тоже, но перемахнуть через декоративную ограду не составило труда.

— Как мы попадем в дом?

— Предоставь это мне, — Курт был уже у дверей, — сейчас помолчи, капитан. Лучше даже не дыши.

Спецкурс по выявлению нечисти начинался только со следующего года, но опыт в работе со стихийными духами у Курта уже имелся. Принципы, насколько он знал, наслушавшись рассказов старшекурсников, были отчасти схожи. Во всяком случае, настройка седьмого чувства — если шестым считать интуицию — происходила одинаково, что у стихийщиков, что у заклинателей. Тут главное, чтобы не мешали. И чтобы дух… в смысле, бубах, не испугался чужого человека.

127